Вне Строя — Давид Гуревич Давид Гуревич

Как хорошо служить без присяги

Если бы мне кто-нибудь рассказал такое – я бы, пожалуй, не поверил. Однако, поскольку случилось это как раз со мной, сомневаться не приходится. Целых полгода я умудрился прослужить офицером на складе боеприпасов военного округа, не приняв присягу. Те, кто никогда не имел ничего общего с Советской армией, но просто жил в Стране Советов, легко поймёт всю неправдоподобность этой ситуации, если сказать им, что это было всё равно, что проникнуть на секретный охраняемый объект, не имея допуска от Органов. Или зайти в обкомовский распределитель без приглашения.

Наш склад был «отдельным батальоном», то есть, — приравнивался к полку, над нами было сразу дивизионное начальство. Поэтому у нас ВСЕ офицеры, от лейтенанта до майора, по очереди, ходили не просто «в наряд» — начальниками караулов, а — ОТВЕТСТВЕННЫМИ дежурными по части.

В обычном строевом полку этот пост доверяют только старшим офицерам, от майора до полковника. Ведь ответственный дежурный, в период  действия своих полномочий, составляющий 24 часа, отвечает ЗА ВСЁ. Особенно ночью, когда командир отдыхает, но также и днём, когда командир находится вне расположения части.

Чтобы было понятнее: когда я заступал в наряд, то получал в своё распоряжение всё оружие части и в течение ночи, пока все остальные офицеры, включая командира, спали, мог сделать с ним (с оружием) и с ними (с офицерами) – всё, что угодно.  Например,

положить штук пять «Макаровых» в спортивную сумку, сесть в поезд, доехать до Читы – и «загнать» их там на рынке.

Да что пистолеты – у меня на ответственном хранении были СОТНИ вагонов с боеприпасами! Например, такими популярными в наше время, как «выстрелы» к ручным противотанковым гранатомётам «ПГ-7», которые и сейчас в большой цене.

И, по Закону, мне бы потом невозможно было предъявить никаких претензий.

Прямо, как у Высоцкого:

— Во вчерашнем бою мною «Юнкерс» сбит,

Я сделал с ним, что хотел-л-л…

Ибо человек, не принявший присягу, согласно всем воинским законам, именуемым в армии, для простоты, уставами, — ни за какие свои действия ответственности не несёт.      Отвечать за любые мои деяния пришлось бы отцам-командирам, в первую очередь, — пресловутому батяне-комбату. И, прежде всего, за то, что допустил меня к исполнению воинского долга, служебных обязанностей, к оружию, наконец.

Новобранец, прибывший в армию, но не принявший присягу – он уже не гражданский человек, но ещё и не военный.  Поэтому новобранцев, до принятия присяги, к оружию не допускают. Их вообще никуда не отпускают, даже внутри военной базы. До принятия присяги они находятся в «карантине»: в специальной казарме, где только и делают, что  изучают воинские уставы, маршируют, да чистят сортиры…

«Какой актёр погиб!» (Император Рима Нерон о себе, в конце жизни)

Как же это вышло? А очень просто – в результате бюрократической ошибочки. Я получил звание «лейтенант-инженер» в качестве довеска, вместе с дипломом гражданского ВУЗа. После окончания четвёртого курса всех студентов мужского пола послали на военно-учебные сборы — отправили на месяц в армию. В соответствии с нашей военной специализацией – «боеприпасы наземной артиллерии»,  мы попали на военную базу, занимавшуюся изготовлением и хранением боеприпасов – так называемый «арсенал». Арсенал этот находился где-то между Москвой и Ленинградом, в густом лесу.

Там мы должны были проболтаться целый месяц, наблюдая «в прямом эфире», как «женщины в красных платочках», изображения которых раньше нам показывали только на учебных плакатах, хранившихся в секретной комнате военной кафедры, — как эти замечательные советские труженицы на практике реализуют технологический процесс сборки «выстрела» танковой пушки.

Они стоят вдоль конвейера, по которому двигаются гильзы – огромные, тяжеленные! Одна из них кладёт в гильзу мешочек с порохом, а другая, следующая за ней по ходу конвейера – только проверяет: положила её товарка этот мешок в гильзу – или нет? Как проверяет? А очень просто: заглядывает внутрь гильзы и смотрит – есть там мешочек?

А вдруг подруга замечталась о своём, о женском и, вместо одного мешочка, – бац! И два мешочка туда положила?  Такого выстрела уже может не выдержать ствол танковой пушки! А если накануне с милым вышла размолвка? Она же может, в сердцах, вообще не положить в гильзу ничего, кроме своих переживаний! Тогда – что? А тогда снаряд не вылетит из пушки, или вылетит, но до вражеского танка не долетит, или долетит, но броню его не пробьёт! Вражеский танк уцелеет и в следующее мгновенье наш танк будет подбит выстрелом этого уцелевшего вражеского танка. Хорошо ли это будет? А всё потому, что девочки в красных платочках не досмотрели…

На военной кафедре весь этот процесс замечательно наглядно изображал в лицах товарищ подполковник Паршин. Когда он это делал – сам великий Аркадий Исаакович Райкин отдыхал. Как случилось, что Паршин не сделался комиком-профи, нам было неведомо, да по молодости и не волновало. Но «на бис» мы его «вызывали» регулярно, практически на каждом занятии по технологии сборки «выстрелов».

«Выстрелом» в этой технологии, надо отметить, называют не то, что мы слышим с телеэкрана с утра до вечера – а то, чем заряжают оружие, главным образом — пушку. Это снаряд, который она выстреливает, «в одном флаконе» с зарядом пороха, помещённым в гильзу. И не забыть про взрыватель, капсюль, «размеднитель» и прочие мелочи… Выстрел у нас, у «боеприпасников» — это боеприпас, готовый к употреблению.

Для вызова на «бис» достаточно было просто попросить подполковника ПОКАЗАТЬ, КАК собирают тот или иной выстрел. Полчаса здорового молодого смеха, — до звонка, — были обеспечены.  Полчаса он в лицах изображал весь технологический процесс, со всеми его операциями. Вот я и говорю: «Какой актёр погиб!». Занавес.

Игра случайных событий. Начало

Обычно на этих сборах студентам выдавали военную форму и только после этого, «по всей форме», принимали у них военную присягу. Ту самую, написанную когда-то за пятнадцать минут товарищем Троцким. Но кто об этом знал и помнил в советское время? О троцкизме – да, но о Троцком – ни-ни!

А вот наш «поток» почему-то отправили в армию не на месяц, а всего на две недели. И обмундирование почему-то не выдали.  Заставили ходить по базе строем – и в гражданской одежде. Где это видано?  Наверное, именно поэтому мы и не присягнули.             И то сказать: как можно принимать присягу от  человека невооружённого?  Это – не по уставу. А дать оружие человеку в штатском платье – тоже нарушение устава, партизанщиной попахивает.

Почему так получилось, сказать трудно, Может быть, денег не отпустили на обмундирование. А может быть, деньги отпустили – но пропили. Была там какая-то склока у начальника наших сборов, полковника Пикуцкого, по кличке «Пика», с военной кафедры нашего института, – с местным начальством, тоже в чинах не ниже. Мы, студенты, конечно, никаких подробностей не знали. Только почувствовали, что пахнет «жареным», когда наш полковник поднял нас «по тревоге» посреди ночи, построил и произнёс путаную речь, из которой мы поняли только, что:                                                                                                               а) он пьян «в усмерть»;                                                                                                                         б) он это местное командование имел, имеет и будет иметь.

Наутро его уже на военной базе не было. А база была «не слабая» — арсенал

боеприпасов центрального подчинения. Так что сборами с этого дня руководил уже его заместитель, подполковник Праданович. Тоже, между прочим, был артистической и, в своём роде, уникальной личностью. Обладатель гвардейских кондиций и оперного баса, брюнет с лицом римского патриция, серб по национальности, мальчишкой он  успел повоевать в армии Тито, благодаря чему сразу после войны был послан в Советский Союз «обучаться военному делу настоящим образом». По окончании военной академии, когда он уже собирал чемодан, чтобы лететь домой, в Югославию, товарищ Тито поссорился с товарищем Сталиным. Да так сильно, что целую группу таких же, как наш «Прадан», «направленцев», вернувшихся из СССР с дипломами, взял – да и расстрелял. На всякий случай. Чтобы неповадно было шпионить для товарища Сталина.  Такие были времена. Пришлось нашему сербу распаковать чемодан и навсегда остаться в Стране Советов…

А когда мы вернулись в институт, то выяснилось, что и на военной кафедре Пику уже не встретить. Иногда его встречали у ближайшего к институту пивного ларька, куда он приходил, подчиняясь Павловским рефлексам. Тогда и поползли слухи, что он растратил, в смысле, прокутил казённые деньги…