Вне Строя — Давид Гуревич Давид Гуревич

19.12.2009

Армейская Бывальщина-II

Filed under: Армейская Бывальщина — davgure @ 22:12

Игра случайных событий. Продолжение
Итак, приезжаю я в армию, имея в виду служить в ней два года, отдаю документы для оформления начальнику штаба. А он – мужик хороший, незлобивый, не то, что полковник Пика, но тоже — сильно пьющий. И как раз он был в позиции «с похмела». А тут ещё, как на грех, увольнялся в запас другой лейтенант-«двухгодючник», Володя Плафонов.
«Двухгодючником» его окрестил лично я, в чём не раскаиваюсь. Потому что за два года он и его жена превратили свою квартиру в форменный «гадючник». И, поскольку меня подселили в эту квартиру за две недели до его отъезда, я следующие две недели непрерывно выгребал из неё результаты их работы.
Так вот, у этого Плафонова с присягой всё было в порядке. Ну, как могло прийти в похмельную голову, что прислали служить этому Трифонову на смену ОФИЦЕРА – и без присяги? Это, пожалуй, и в трезвую-то голову вряд ли бы закралось…
И ещё одно обстоятельство, тоже чисто бюрократическое, накладывается на эту картину. Как последний мазок у великого художника по имени «Судьба». Я ведь приехал в армию как офицер, призванный из запаса. И документ у меня был соответствующий. Назывался он «Военный билет офицера запаса».
А у офицеров, по уставу, должен быть всегда при себе другой документ, именуемый «Удостоверение личности офицера Советской армии». И мне, опять же, по уставу, должны были заменить один на другой. Не заменили. Почему? Не знаю! Может быть, бланков чистых у них на меня не хватило, может быть, решили на мне сэкономить бумагу. Мол, как-нибудь два года перебьётся. А может быть, просто напросто – забыли? Это ведь всё тот же начальник штаба батальона должен был расстараться.
И вот начштаба, не обращая внимания на отсутствие в моём личном деле записи, удостоверяющей, что я присягнул, зачисляет меня в списки батальона. И начинаю я служить. И, будучи гражданским до мозга костей человеком, даже и думать, не думаю, что не принял какую-то там присягу. Нужна мне эта присяга! Главное – быть порядочным человеком: не убивать, не красть, не возжелать того, что тебе не улыбается, не светит, не подмигивает…
И так проходит примерно полгода. Всё в порядке. Может быть, так бы и два года прошли – без проблем. Но нет, – не прошли. Потому что однажды всё это дело раскрылось. После того как в ментовке у меня украли военный билет. А началось всё с обычной самоволки. Хотя, если разобраться, то и самоволка случилась не на пустом месте. Побудительным мотивом к ней послужила первая моя командировка в Читу.

Секретный валенок или бумажная нога
Вызывает меня как-то батяня – комбат, сорокапятилетний майор Холков, бывший в молодости, по слухам, неплохим футболистом, но сильно погрузневший за годы тыловой службы, и спрашивает не по уставу (добрейший, в сущности, был мужик):
— Хочешь, говорит он, — съездить в Читу – столицу Забайкалья?
— Конечно, — отвечаю, тоже не по уставу, — хочу, товарищ майор, — а сам думаю: Как не хотеть? Целый день погулять без привязи. Да и оттуда ведь можно домой, в Ленинград, по телефону позвонить! (Это я уже выяснил, когда два дня жил в Чите в ожидании назначения в часть).
— Ну, так иди сейчас к начальнику штаба, у него получишь пакет, который отвезёшь в Читу, в штаб округа. А потом, до поезда — свободен.
— Есть, товарищ майор! – рявкнул я, уже по уставу. А про себя добавил: Это же — ЦЕЛЫЕ СУТКИ до поезда! Можно и по телефону – и не только по телефону!
«Пакет» оказался большущим бумажным мешком, по форме напоминавшим человеческую ногу. Начштаба выдал мне его «под роспись». Не учёл, бедняга, что без присяги я и за расписки свои не отвечаю. Объяснил, как добраться до штаба и как действовать в штабе: отдать дежурному по КПП (контрольно-пропускной пункт, если кто не знает или забыл), и тоже — под расписку. Одним словом: «Сдал – Принял. По всей форме».
У персонажей Великого Гайдая была «бриллиантовая рука», а мне досталась – «бумажная нога». — А что в этом пакете, товарищ капитан? – спрашиваю. — А это Вам, товарищ лейтенант, знать не положено, — отвечает.
И только потом, после возвращения из командировки, во время дружеского застолья с сослуживцами, мне объяснили, что в этом «пакете» был … обыкновенный валенок. Но только с одним «но». Дырявый он был, понимаете ли, — с двумя дырками – «входной» и «выходной». Одна дырочка – там пуля вошла, другая дырочка – там пулька вышла.
А дело было так…

Зигзаги армейской судьбы
Дело было зимой, ещё до приезда моего «в службу». Стоял часовой на вышке. Охранял наш склад с боеприпасами. Боеприпасов там было столько, сколько во всей Европейской части СССР. Во всяком случае – не меньше. Потому что в разгаре был идеологический конфликт с китайскими товарищами. «Они» «Наших» обзывали «советскими ревизионистами». А «Наши» — «Их», если кто уже запамятовал, – «маоистскими раскольниками».
После того, как теоретическая дискуссия переросла в «огневое столкновение» на острове Даманский, наше командование перебросило почти все боеприпасы со складов на «Западе» (так у нас в ЗабВО называли всю землю западнее Урала) – к нам на Восток, поближе к Великой Китайской стене, тьфу! – границе. Это, чтобы удобнее было их израсходовать в следующий раз, когда «дискуссия» опять до ЭТОГО дойдёт.
Так вот, стоял солдат на вышке, стоял – а кругом ночь непроглядная, мороз под сорок градусов, не видно ни зги. «И тишина». Вдруг что-то зашевелилось там, за забором из колючей проволоки. Солдат действовал точно по уставу:
— Сначала спросил: «Стой, кто идёт?»
— Потом предупредил: «Стой, стрелять буду!».
Поскольку ответа от того, Кто за Проволокой, не поступило, – взял, да и стрельнул. И так удачно, что никого не убил, а только прострелил себе ногу в валенке. Но кость, надо отметить, при этом не задел.
А того, Кто был за забором – так и не нашли. И следов он не оставил. Зима была малоснежная, снег, если и выпадал, то его быстро и начисто сдували ветры, бушевавшие в бесконечно-огромной степи. И когда стоял мороз под сорок, а он зимой стоял почти всегда, лишь изредка «ложился» до тридцати, — на стебельках ещё весной высохшей травы повисали крошечные льдинки — капельки замёрзшей ещё осенью, при первых заморозках, утренней росы. Поэтому, когда вставало солнце, они начинали переливаться и сверкать, преломляя его лучи. Мириады льдинок. Казалось, всю степь кто-то очень щедрый посыпал бриллиантами чистейшей воды (вода в льдинках и в самом деле была чистой!). Какие уж тут следы…
Однако, хотя следов злоумышленника за проволокой не нашли – солдата за бдительность поощрили отпуском на малую родину, предварительно обработав йодом и перевязав пораненную ногу. А пока он отдыхал и залечивал в отпуске рану, донесение о случившемся путешествовало по инстанциям, из нижестоящего штаба – в вышестоящий. И так сложилось, что, когда он из отпуска вернулся, донесение как раз поступило в какой-то очень высоко стоящий штаб. Может быть, даже это был Генеральный штаб. Но, вообще-то, вряд ли. От нашего склада до Генштаба – это столько же штабов надо было ему пройти? Не сосчитать! Скорее всего, в штаб округа оно поступило.
В самом деле, ведь и в штабе округа могли найтись офицеры, достаточно квалифицированные и бдительные для того, чтобы заподозрить, что в этой истории не все концы с концами сходятся. Например: солдат стрелял в сторону забора – а попал себе в ногу. Как это может быть?! А может быть, он себе в ногу и стрелял?!!
Хотя бы одного внимательного штабного офицера было бы достаточно, чтобы всё это понять. А поняв – дать делу совершенно другой ход. И вот результат такого «зигзага»: возвращается этот солдат из отпуска в нашу часть – а его, вместо фотографирования у знамени и вывешивания этого фото на доску почёта, тут же берут под стражу, и сажают на гауптвахту, и открывают дело об «умышленном членовредительстве» (так эти военные юристы простой «самострел» называют).
И тот самый простреленный в двух местах валенок отправляют на экспертизу, да не на какую-нибудь, а на «трассологическую» экспертизу, в славный город «Читу-Чиниту», за двести с лишним километров от нашего Богом забытого 60-го разъезда Забайкальской железной дороги, «ветки «Москва-Пекин», бывшей КВЖД. Поскольку ближе не нашлось в наших краях людей, способных квалифицированно произвести эту самую экспертизу. И этот «секретный валенок» доверяют доставить в штаб на экспертизу не кому-нибудь вообще – а Вашему покорному слуге.

14.11.2009

Армейская Бывальщина-I

Откуда это пришло

После окончания Технологического института мне не нашлось гражданского распределения. Потому что с трудоустройством молодых специалистов еврейской национальности у Советской власти были большие трудности. Вообще, тогда много чего было. Поговаривали даже, что в Москве, в принципе, — было всё. Только свободных рабочих мест для еврейских выпускников ВУЗов – не было.

Но разве родная Советская власть могла бросить нас на произвол судьбы? Это было бы как-то не по-советски. И она не бросила. Она упорно искала выход – и, конечно же, нашла его. Взяла, да и призвала нас, ущербных по пятому пункту, в «родную, непобедимую и легендарную», опять же, Советскую армию. На два года. Но – офицерами, потому что, на наше счастье, в институте была военная кафедра. И мы её окончили.

Правда, двое из десяти призванных под знамёна оказались по-настоящему, по-еврейски, мудрыми. Они просто в назначенный для оформления призыва день не пришли в военкомат – заболели. И их никто потом, как Паниковского в Киеве, не тронул. Потому что военкоматы всегда присылали повестки «с запасом»: несколько большему числу призывников, чем требовалось  по разнарядке. А кто не знал прикуп – тот, как у нас в ЗабВО говаривали, «поехал не в Сочи, а в Могочу» (есть такой населённый пункт в Забайкалье).

— Вы служите,- мы Вас подождём, — сказали нам на прощание в родном институте, —

А как отслужите – сразу приходите к нам за «распределением», и мы Вас обязательно трудоустроим по специальности!

Итак, через две недели после получения диплома в Ленинграде, я в первый и последний раз в жизни проник в «святая святых» штаба Забайкальского военного округа, в управление его кадров. Штаб этот, наверное, и сейчас ещё, через тридцать лет, находится там же, где помещался и тогда — в городе Чита, на Транссибирской железной дороге. Проник я туда не один, а вместе с ещё двумя выпускниками нашего института. Справедливости ради надо добавить, что у них проблемы пятого пункта, отродясь, не было. Потому что не каждый выпускник нашего института, призванный в том году в армию, был евреем, но зато каждый выпущенный из института еврей оказался призывником.

Цель у нас была одна на всех, и вполне конкретная: получить назначение к месту службы. И мы её достигли: моих попутчиков направили служить «за границу» — в Монгольскую народную республику. Меня, — «невыездного», — на «Маньчжурку». Так в Забайкалье называли советский участок железной дороги, ответвлявшейся от Транссиба восточнее Читы, пересекавшей южную степную часть Читинской области, и уходившую в Китай. Там она пересекала Маньчжурию (за что и звалась «Маньчжуркой») и, в конце концов, приходила в Пекин. Это была та самая «КВЖД» (Китайско-Восточная железная дорога), на которой, согласно советским учебникам истории, китайские ещё буржуазные националисты уже постоянно устраивали провокации.

— Зато там офицеры получают паёк, не то, что у нас, в Чите, — мечтательно вздохнул  штабной кадровик, вручая мне предписание. Видимо, он хотел меня так утешить. Потому что ни я, ни моё лицо, не могли скрыть – и не скрывали разочарования.

А переживали мы оттого, что не попадём за границу, где офицеры, как нам уже было известно, получали двойной оклад – в рублях и в тугриках. И успешно отоваривались модными тогда дублёнками. Вообще, этот кадровик явно отнёсся ко мне по-доброму, по-отечески. Потому что добавил ещё более сильный аргумент, заставивший побледнеть «заграничников», стоявших рядом:

— Имейте в виду, — подмигнув мне, обратился он к моим однокашникам, — что в Монголии очень мало женщин. — У ребят вытянулись лица. Но зато тех, которые, есть, долго уговаривать не нужно. – Лица парней вернулись в исходное положение.

— Но зато много дурных болезней, особенно сифилитических, — веско заключил он, чем уже окончательно деформировал их до вечера.

Не знаю насчёт Монголии, но насчёт пайка он не обманул. Паёк, действительно, оказался таким, что на него можно было прокормить небольшую молодую семью.

… Когда я вернулся в родной город и, недолго думая, припёрся в родной институт за обещанным распределением, декан факультета распределил меня так:

— Откуда я знаю, — ласково сказал он, — что ты там, в армии, делал? Может, ты кого-нибудь убил? Как же я могу тебе давать рекомендацию на работу? Ведь это значит, что я за тебя ручаюсь. Вот когда придёт из армии на тебя характеристика – тогда и приходи.

Характеристика пришла в военкомат примерно через полгода после моего дембеля, но мне её на руки не выдали, только позволили прочитать. И потом её сразу засекретили. Самым сильным выражением там было: «В строевом отношении развит слабо». Так и не узнал декан, так и не узнал, — убил я кого-нибудь в армии, или только ранил?

Из армии я привёз раритетную плащ-накидку, парадную фуражку цвета морской волны с автографами офицерского коллектива батальона, а также собрание эпизодов армейской жизни начала 70-х годов прошлого столетия. Эти последние, как это ни странно, со временем не только не стирались из памяти, а, напротив, всё более и более рельефно пропечатывались в ней. Пропечатывались они, пропечатывались – и, наконец, …  Итак, перемещаемся во времени и немного – в пространстве.