Откуда это пришло
После окончания Технологического института мне не нашлось гражданского распределения. Потому что с трудоустройством молодых специалистов еврейской национальности у Советской власти были большие трудности. Вообще, тогда много чего было. Поговаривали даже, что в Москве, в принципе, — было всё. Только свободных рабочих мест для еврейских выпускников ВУЗов – не было.
Но разве родная Советская власть могла бросить нас на произвол судьбы? Это было бы как-то не по-советски. И она не бросила. Она упорно искала выход – и, конечно же, нашла его. Взяла, да и призвала нас, ущербных по пятому пункту, в «родную, непобедимую и легендарную», опять же, Советскую армию. На два года. Но – офицерами, потому что, на наше счастье, в институте была военная кафедра. И мы её окончили.
Правда, двое из десяти призванных под знамёна оказались по-настоящему, по-еврейски, мудрыми. Они просто в назначенный для оформления призыва день не пришли в военкомат – заболели. И их никто потом, как Паниковского в Киеве, не тронул. Потому что военкоматы всегда присылали повестки «с запасом»: несколько большему числу призывников, чем требовалось по разнарядке. А кто не знал прикуп – тот, как у нас в ЗабВО говаривали, «поехал не в Сочи, а в Могочу» (есть такой населённый пункт в Забайкалье).
— Вы служите,- мы Вас подождём, — сказали нам на прощание в родном институте, —
А как отслужите – сразу приходите к нам за «распределением», и мы Вас обязательно трудоустроим по специальности!
Итак, через две недели после получения диплома в Ленинграде, я в первый и последний раз в жизни проник в «святая святых» штаба Забайкальского военного округа, в управление его кадров. Штаб этот, наверное, и сейчас ещё, через тридцать лет, находится там же, где помещался и тогда — в городе Чита, на Транссибирской железной дороге. Проник я туда не один, а вместе с ещё двумя выпускниками нашего института. Справедливости ради надо добавить, что у них проблемы пятого пункта, отродясь, не было. Потому что не каждый выпускник нашего института, призванный в том году в армию, был евреем, но зато каждый выпущенный из института еврей оказался призывником.
Цель у нас была одна на всех, и вполне конкретная: получить назначение к месту службы. И мы её достигли: моих попутчиков направили служить «за границу» — в Монгольскую народную республику. Меня, — «невыездного», — на «Маньчжурку». Так в Забайкалье называли советский участок железной дороги, ответвлявшейся от Транссиба восточнее Читы, пересекавшей южную степную часть Читинской области, и уходившую в Китай. Там она пересекала Маньчжурию (за что и звалась «Маньчжуркой») и, в конце концов, приходила в Пекин. Это была та самая «КВЖД» (Китайско-Восточная железная дорога), на которой, согласно советским учебникам истории, китайские ещё буржуазные националисты уже постоянно устраивали провокации.
— Зато там офицеры получают паёк, не то, что у нас, в Чите, — мечтательно вздохнул штабной кадровик, вручая мне предписание. Видимо, он хотел меня так утешить. Потому что ни я, ни моё лицо, не могли скрыть – и не скрывали разочарования.
А переживали мы оттого, что не попадём за границу, где офицеры, как нам уже было известно, получали двойной оклад – в рублях и в тугриках. И успешно отоваривались модными тогда дублёнками. Вообще, этот кадровик явно отнёсся ко мне по-доброму, по-отечески. Потому что добавил ещё более сильный аргумент, заставивший побледнеть «заграничников», стоявших рядом:
— Имейте в виду, — подмигнув мне, обратился он к моим однокашникам, — что в Монголии очень мало женщин. — У ребят вытянулись лица. Но зато тех, которые, есть, долго уговаривать не нужно. – Лица парней вернулись в исходное положение.
— Но зато много дурных болезней, особенно сифилитических, — веско заключил он, чем уже окончательно деформировал их до вечера.
Не знаю насчёт Монголии, но насчёт пайка он не обманул. Паёк, действительно, оказался таким, что на него можно было прокормить небольшую молодую семью.
… Когда я вернулся в родной город и, недолго думая, припёрся в родной институт за обещанным распределением, декан факультета распределил меня так:
— Откуда я знаю, — ласково сказал он, — что ты там, в армии, делал? Может, ты кого-нибудь убил? Как же я могу тебе давать рекомендацию на работу? Ведь это значит, что я за тебя ручаюсь. Вот когда придёт из армии на тебя характеристика – тогда и приходи.
Характеристика пришла в военкомат примерно через полгода после моего дембеля, но мне её на руки не выдали, только позволили прочитать. И потом её сразу засекретили. Самым сильным выражением там было: «В строевом отношении развит слабо». Так и не узнал декан, так и не узнал, — убил я кого-нибудь в армии, или только ранил?
Из армии я привёз раритетную плащ-накидку, парадную фуражку цвета морской волны с автографами офицерского коллектива батальона, а также собрание эпизодов армейской жизни начала 70-х годов прошлого столетия. Эти последние, как это ни странно, со временем не только не стирались из памяти, а, напротив, всё более и более рельефно пропечатывались в ней. Пропечатывались они, пропечатывались – и, наконец, … Итак, перемещаемся во времени и немного – в пространстве.